В Перми есть множество хороших театров. Названия большинства из них вы, конечно же, слышали. Однако среди них есть и такие, которые не размещают свои афиши на центральных улицах, не собирают аншлаги и не ездят по миру с гастролями. Они существуют незаметно, но при этом преследуют важнейшие цели — постановки этих театров помогают своим зрителям и актёрам, лечат их, а иногда буквально возвращают к жизни. «Звезда» поговорила с их создателями и руководителями.
Елена Дюкова. «Благотворительный собачий театр»
— Наша группа — не вполне театр, хоть и называется театром. Как таковых представлений мы не даём. Просто в самом начале мы ездили по детским домам, по приютам, по домам престарелых, где давали разные новогодние представления с участием животных. Сейчас наше основное направление — канистерапия, медицинская реабилитация при помощи собак.
Фото: Иван Козлов
Я сама риелтор, работаю в агентстве недвижимости и в турагентстве, в небольшом коллективе. Это моя основная работа, а собачий театр — благотворительный проект. Возник он в 2010 году. Я подсмотрела идею у собаководов из Екатеринбурга, которые давно уже делают новогодние представление для социально незащищённых детей. Я проконсультировалась с ними, потом кинула клич, и люди — в основном специалисты-кинологи — откликнулись. Первое выступление у нас было 27 декабря 2010 года в коррекционном детском доме № 2.
Дело в том, что я сама собаковод. Мы просто однажды купили собаку в Екатеринбурге — ирландского терьера Нику. Сейчас она у нас одна из основных терапевтов. Тогда моя заводчица рассказала, что есть интересный тематический форум, а на нём тема про ирландских терьеров. Конечно, я одной темой не ограничилась, начала изучать форум и наткнулась на тему благотворительности.
На первом же выступлении в детдоме его руководство нам сказало, что такое выступления очень важны, ведь у детей тактильная депривация — в детдоме они не могут ни увидеть, ни пощупать зверей. И тогда одна из девушек предложила заняться канистерапией. А я педагог по первому образованию. Я понимаю, что нельзя просто прийти к детям с собаками. Должны быть знания и понимание процесса. Навредить ребёнку с особенностями развития очень легко. А то бы мы такие припёрлись, сделали себе имя, а потом специалисты-психологи разгребали бы это. И мы решили изучить вопрос. Организовали три обучающих семинара, приглашали специалистов из Москвы и Питера. Они нам всё рассказали, помогли сертифицировать собак-терапевтов, подготовили. И с 2013 года мы начали курсы терапии в социально-реабилитационном центре для несовершеннолетних. Сейчас мы занимаемся и с малышами, и с подростками, и с воспитателями.
Мы и новогодние выступления продолжаем, нам помогают ребята из клуба юного собаковода и любители-собачники. Мы пишем сценарий, раздаём роли, делаем костюмы и ставим спектакль. Всё это на волонтёрских началах. У нас даже есть молодой человек Женя, у которого нет собаки, но он присоединился к нам как Дед Мороз.
Мы никому не отказываем, когда к нам хотят присоединиться. Только смотрим на собаку. Если видим, что собака не готова общаться с детьми, мы, конечно, не пускаем её к ребятам. Потому что у нас ведь интерактив, мы приглашаем детей играть с собаками. С ними можно играть, их кормить, возиться, общаться.
В первый же год нашей работы с реабилитационным центром туда попали девочки — причём в разные по возрасту группы. Младшая совсем замкнулась, говорила шёпотом. Но почти весь наш курс они прошли, пока их не забрали домой. И в середине курса младшая девочка раскрылась, стала уверенно управлять собакой, нормально и громко говорить. Она у нас попросила самую сложную собаку — глухую Улю. Уля очень красивая, но она ничего не умела, даже на поводке ходить. И девочка работала с ней, стала уверенней и активней. Ещё на ту же Улю однажды среагировал другой мальчик. Дело в том, что это стало его первой реакцией на что-либо вообще. Он не ползал, не говорил, ему ставили диагноз «аутизм». А сейчас он ползает, ходит, реагирует на окружающий мир. При общении с Улей он впервые начал издавать звуки. После собак стал реагировать на кошек. А потом и на людей.
Алла Мезенцева. Театр для людей с синдромом Дауна «Пространство любви»
— Идея создать такой театр пришла случайно, и это была не моя идея. Просто общество инвалидов Дзержинского района выиграло грант на создание небольшого коллектива. Они пригласили меня — правда, у них было ограниченное количество денег и времени, так что к моему появлению ребята-актёры были толком не собраны и друг друга не знали. Я их собрала и объединила идеей театра. Но сказала в обществе инвалидов, что сразу ничего не бывает — делать всё нужно на совесть, а люди тратят месяцы и годы, чтобы только выйти на площадку. Но поучаствовать и помочь я согласилась. Сначала мы провели занятие для двух человек, потом председатель общества инвалидов привёл ещё, потом появились ещё люди, и сейчас уже восемь. Пока мы остановились, в конце сезона мы ставим спектакль этим составом. Но мы будем расширяться и в следующем сезоне наберём ещё две-три группы, людям этого очень хочется.
Фото: Иван Козлов
У меня раньше ничто в жизни не было связано с особыми людьми. Хотя, с другой стороны, на курсовом спектакле я играла в «Последних» Горького горбунью Любовь. А ещё несколько лет исполняла роль Лауры Уингфилд в «Стеклянном зверинце» Теннеси Уильямса — а она немножко аутична, и одна нога у неё короче другой. Может быть, всё это сыграло свою роль.
Изначально в обществе инвалидов не было идеи создания театрального коллектива, но я сказала, что или мы занимаемся чем-то серьёзно, или ничем не занимаемся. В конце концов, мы же не называемся академическим театром, наш театр — это театр-студия. У нас нормальная студийная работа, обучение, общение.
У общества инвалидов были временные рамки гранта — он заканчивался в ноябре 2015 года, а в октябре 2015 я только пришла. То есть, у нас был месяц, но уже через 3-4 занятия мы сделали миниатюру, выступили с ней на фестивале «Открытка». Это был оригинальный сценарий, который я сама придумала. Именно на базе этой миниатюры мы сейчас всё и изучаем — как выходить, как играть. С ней мы впервые вышли на публику — именно после этого первого выхода все ребята стали понимать, зачем и для чего это нужно. И с тех пор они ни разу не пропустили ни одного занятия.
Сейчас мы выиграли грант «Город — это мы» на постановку спектакля, который состоит из миниатюр. Сможем пошить костюмы и сделать декорации. А все миниатюры предлагают ребята — кто во что горазд. Кто-то читает стихи, кто-то танцует, кто-то шьёт. Спектакль называется «Стихи звучали простодушно» — мы хотим выпустить его на профессиональной сцене, чтобы был и звук, и свет, и зритель — всё как надо. Для актёров это будет праздник.
До того, как я стала с ними заниматься, я преподавала в театральной студии у детей. В обычной студии — она была платная и официальная. Туда приходили разные дети, и дети с трудными диагнозами, с проблемами тоже приходили — часто они учились в коррекционных школах, но в студию хотели ходить обыкновенную. И я видела, что дети были не готовы воспринимать других, отличных от себя. Дети ведь вообще часто жестоки. Им приходилось многое объяснять. Это тоже был важный толчок к тому, чем я занимаюсь сегодня. Уже после первого занятия я поняла, что очень нужна этим людям. Поэтому я стала вести занятия с лёгкостью. Всё, чем мы занимаемся для отработки сценического мастерства — реплики, бросание мяча, отбивание ритма — всё это им и в жизни необходимо
У нас есть, например, Антон и Надежда, оба с синдромом Дауна — талантливые, пластичные, артистичные люди. Антону 22 года, он играет на баяне, превосходно читает стихи. В нашем спектакле он будет читать «Послушайте» Маяковского. У этих ребят нет пограничных состояний, они не притворяются. Если мы с ними что-то делаем — то делаем это нараспашку, если не хотим что-то делать — то не будем делать. Ребята в основном от 18 до 34 лет, это всё же взрослая студия. Это очень важно. Ведь очень много говорилось, в том числе и на «Большом благотворительном фестивале», что с этими ребятами до 20 лет более-менее занимаются — школы, курсы, педагоги, — а после двадцати они никому не нужны. К сожалению, часто это именно так и есть.
Галина Дмитренко. Народный театр драмы «Театр третьего этажа» в ДК Солдатова
— У меня родители занимались художественной самодеятельностью, работали на заводе имени Сталина. Нас было трое детей, я средняя. Когда был клуб при заводе, ДК Солдатова ещё только строился. В этом клубе ставили спектакли — я запомнила, что папа играл комиссара Кошкина, а мама — Любовь Яровую. А мы бегали при клубе, иной раз забегали на репетицию, тихо сидели и смотрели. Видимо, что-то мне от родителей передалось. Я вдруг решила, что буду режиссёром. У нас в те годы был один знакомый, который по почерку якобы умел определять, кто кем будет. Я ему что-нибудь пишу на бумажке и спрашиваю: «А я буду режиссёром?».
Фото: Иван Козлов
Так или иначе, цель я себе тогда поставила — значит, надо добиваться. А тут как раз открывался Дворец Культуры. И директор завода Анатолий Солдатов на одном из заседаний сказал: «Надо, чтобы в ДК был свой директор, с нашего завода». Ему предложили кандидатуру моего папы, раз он в самодеятельности участвовал. Папе сообщили, что его вызывают для разговора. Он, конечно, перепугался: «Явиться к Солдатову??». Папа подумал, что где-то провинился и его будут наказывать. Пришёл домой, поговорил с мамой — стали вспоминать, что он плохого сделал, но не вспомнили. Тогда ведь строго всё было, только война закончилась. Ночь папа не спал. А наутро Солдатов ему предложил стать директором Дворца Культуры. Он пришёл домой радостный. Мама ему говорит: «Благословляю тебя, а дети будут на мне». Там ведь было очень много работы, перед открытием! Папу отправили в Москву, они там закупали люстры, ковры, картины... Сдали и открыли дворец в срок! Я помню, какой был по этому поводу большой фейерверк.
Прошло время, я закончила школу, пошла работать на завод, ездила в колхоз, тоже начала участвовать в самодеятельности. А потом поступила в школу профсоюзного движения в Ленинграде. Затем закончила Щукинское училище, вернулась сюда. И с 1972 я работаю в ДК. Вообще-то на моём месте должна была быть актриса из драмтеатра, но её пригласили в другой город. Тогда-то я и взяла наш театральный коллектив.
Это случилось в 1985 году. А потом настали трудные времена, когда все взрослые коллективы были распущены, работали только детские. Тогда я тоже ушла в детский клуб — но и там создала театральный коллектив. Да и в ДК Солдатова осталась, но неофициально. Мы понимали, что период сложный, денег нет, ДК передаётся из рук в руки, им какие-то банки рассчитываются. Тогда всей труппой пришли к директору и сказали, что будем работать без зарплаты. Так продолжалось 15 лет, я работала с детским коллективом, уже подумывала пойти на пенсию, но как раз в этот момент наш дворец взял под управление муниципальный отдел культуры. И мне предложили вернуться.
У нас в коллективе 35 человек, это довольно много. Мы — единственный взрослый народный театральный коллектив в нашем городе. Все другие или детские, или подростковые, или молодёжные. На нас сейчас не обращают внимания — мы не участвуем в творческих фестивалях, потому что не подходим по возрасту. Мы же не можем с детьми конкурировать. У нас уже часть людей выросла и состарилась вместе со мной. У многих дети повзрослели и зажили своей жизнью, родители им стали не очень нужны, они хотят как-то по-другому реализоваться и приходят к нам.
Сейчас мы выпускаем спектакль по Островскому «Правда — хорошо, а счастье лучше». До этого были «Богатые невесты», мы к нему целый дачный посёлок сделали для декораций — правда, без самих дач. Мы все декорации, как и всегда, сами создали, и костюмы пошили сами, и всё-всё-всё.
Однажды, уже после возвращения, я попала на «Пермскую ярмарку», где была выставка про православие, и там очень много было посвящено благотворительности. Я подошла к одному участнику и говорю — конечно, мы деньгами помочь не можем, но, возможно, поможем чем-то ещё? Тогда-то меня и надоумили ставить благотворительные спектакли, и я эту мысль донесла до всего нашего театра. С тех пор стараемся их регулярно делать — рассылаем приглашения, сами ездим в центры реабилитации, в госпитали, в детские дома, к инвалидам. Нам ведь это воздаётся.
