Во многом случайный повод — не так часто приходится говорить о современности. Она вообще трудноуловима: не всегда замечаешь то, что постоянно пребывает вокруг, — иное дело, когда что-то меняется в пространстве привычного.
А день начинался, как и обычно, как и у многих. Заглянул в социальные сети — повестка обыденная, лишь в Музее современного искусства скандал: переносится выставка, приуроченная к столетию университета.
Залез в комментарии под постом арт-директора PERMM, с которого всё и началось, — много сочувствующих, но есть недовольные. Куратор собирал чужие рассказы к университетскому юбилею, а его упрекнули в порочности выборки. Не нашлось, дескать, места правнуку Генкеля, зато нашлось место рэперу. На месте правнука я бы обиделся — и не потому, что не позвали и не спросили, а потому что из всех личных достоинств выделили лишь родство.
Удивительно, что вся эта дискуссия развернулась вокруг Музея современного искусства. Будто нарочно, и не потому что в таком музее нет места великим предкам, а достижения прошлого ни во что не ставятся, — как раз наоборот, к ним относятся с большим почётом. Изначальная предпосылка современного искусства в этом и есть: лучше, чем было, сделать уже нельзя, а можно лишь двигаться в другую сторону. Образнее всего это ощущение современного художника описал в своём старом эссе Илья Кабаков, ныне патриарх с мировым именем. Называлось оно «В будущее возьмут не всех»:
«Начальников в школе у нас было много: директор Карренберг, завуч Сукиасян, поэт Пушкин, военрук Петров, художники Репин и Суриков, композиторы Бах, Моцарт, Чайковский... И если ты их не послушаешься, не сделаешь, как они говорят и рекомендуют — „останешься здесь“».
Так что к Репину — с большим трепетом. В школе было много начальников и их уроки выучили, а для того чтобы не «остаться здесь», на месте, в прошлом, за рамками современности, искусство отказалось играть по прежним правилам — из большого уважения перед учителями. Нельзя превзойти, но можно наследовать. Если, конечно, хорошо уроки выучил. Эссе Кабакова вообще о пионерлагере и о том, что туда поедут лишь лучшие. Но оно ещё и о Малевиче — он одним из первых понял, что так, как раньше, уже делать нельзя. По многим причинам — сказалось и появление фотографии, развитие рекламы, вообще многое.
Современность наступила для многих негаданно, так же, как и приходит всякая революция. В эти октябрьские дни подкрадывается почти круглая цифра — 99, — пока ещё тихо вокруг, а скоро будет много разговоров о том, что это было. Предвкушаю реплики: роковая случайность! От слишком хорошей жизни, видимо, страной в сто миллионов решили делать революцию, а потом ещё большое число безумцев вокруг последовало. Только, кажется, что в роковом октябре были похожие основания: современность наступала на пятки, сегодняшний день в одном, вчерашний в другом. Тоже были какие-то объективные основания, вызванные этим разрывом между прошлым и будущим, но что о них сейчас говорить, лучше до юбилея подождём.
Лучше вернёмся к Генкелю Александру Генриховичу, учёному и биологу. Он, кроме того, что Ботанический сад при университете основал, ещё и ту революцию застал, хорошо знал, что она была в том числе и против остатков феодальных порядков — тех, когда на человека смотрят не по тому, что он из себя лично представляет, а по тому, кто у него в предках. Эти порядки были основаны на прочной традиции. В Средневековье и в раннее Новое время, кстати, искусство было семейным бизнесом — ремесло передавалось из поколения в поколение. Музеев, правда, публичных не было, они являются завоеванием современности и тоже связаны с революцией, только другой, французской, — символично, что именно она одним из ранних эдиктов сделала из Лувра первый публичный музей. Я и сам иногда недоволен, что времена изменились, — хотел бы видеть в Музее современного искусства картины правнука Репина. Реальность, как всегда, вмешивается, и слово «современность» мешает в названии.
