«Чем дальше от Перми — тем лучше люди к тебе относятся»

Ну, во-первых: чем, собственно, вы занимаетесь в библиотеке?

— Ремонтом книг, само собой. Реставрацией как таковой я не занимаюсь. Когда я начал работать переплётчиком, здесь практиковался массовый переплёт, как в той присказке: «Бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай». Требовалось делать 200 экземпляров в месяц — как хочешь, а изволь выполнять. Технология переплёта была максимально упрощена.

Это вы о каком времени говорите?

— 15 лет назад. А до того как стать переплётчиком, я пять лет работал библиотекарем. В 1996 году я сюда попал отчасти случайно, в стране были сложности с финансами. После школы я работал ихтиологом. В детстве у меня была мечта стать морским биологом, я даже съездил во Владивосток поступать, но не поступил. Срезался на первом же экзамене — конкурс был большой, можно было повыбирать народ.

Зато во Владивостоке побывали.

— Ну, как «побывал». Едешь в поезде неделю и без конца зубришь. Потом приезжаешь туда, там туман, сопки эти чёртовы. В общагу вписался и зубрил, периодически выбегая из неё, чтобы купить что-нибудь пожрать. А как срезался — так и не до красот стало, сразу билет купил и обратно поехал. Здесь мне помог учитель биологии, с его помощью меня взяли лаборантом в ихтиологическую лабораторию. Отработал там шесть лет. Но контора была хозрасчётная, государство потеряло к ней интерес в девяностые. Зарплату стали постоянно задерживать, и я ушёл столярничать — у меня бывший учитель труда открыл свою фирмочку. Сначала мы делали людям двойные двери, потом рамы на балконы. Потом у нас был хороший церковный заказ для церкви Петра и Павла — мы там делали иконостас, окна и всю столярку. Меня начальник позвал и говорит: или сидишь тут склад охраняешь, или тебя допустят к работам в церкви, но надо окреститься. Кушать-то хочется! Окрестился, конечно. Поработал в церкви. Организация — она и есть организация. В церкви всё точно так же, как в любой другой конторе. А вопрос веры с церковью вообще никак не связан.

Долго пришлось столярным делом заниматься?

— Вскоре наш кооператив конкуренты потеснили, мы тихонечко начали разоряться. Я тогда на лесопилку устроился в Курье, проработал там года полтора, но не сошёлся с мужиками. Я непьющий, некурящий, молодой, а они там все мужики здоровенные, чаще всего бывшие зеки. Не сошёлся, в общем. Я, ещё когда работал ихтиологом, заметил — чем дальше от Перми заберёшься, тем лучше люди к тебе относятся. В Оханске и Осе мужики уже нормальные, а в Перми вокруг центра со всякими можно встретиться. Мне очень нравилось в посёлке Орёл: мы там с бригадой сидели на лове, во время нереста им как раз разрешалось ловить сорную рыбу, а мы за ними бдили и набирали материал — сколько рыбы попадает в сеть, какая по размеру и так далее. Так вот, мужики там — зек на зеке, жуткие, но приезжаешь — тебя встречают с распростёртыми объятиями. Первый вопрос: «Водку пьёшь?» «Не пью». «Ураааа!». Они по вечерам могут назюзькаться, так знают, что за ними приглядят, а с утра чайку есть кому вскипятить.

Ну, а в библиотеку вы в конечном итоге как попали?

— С лесопилки меня чуть не пинками выгнали, я почесал репу, подумал, чем заняться. А у меня сестра работала в книгохранилище Горьковки, посоветовала прийти сюда. Я пришёл, начальница меня взяла на полторы ставки на девятый пост.

Что за девятый пост такой?

— Наша библиотека снаружи четырёхэтажная, а внутри неё, по центру, идёт что-то типа башни. Там своя чёрная лестница, свой водопровод, свой лифт. Свой грузовой подъёмник. Эта башня разделена на 10 ярусов. Девятый пост не имеет самостоятельного выхода в библиотеку. Там железный настил, я впервые зашёл, говорю: «Ух ты, у вас прямо как в корабле». В общем, одну смену я работал на своём посту, полсмены на нижних. Тихонько освоил все посты. Тогда работы было много, мы в хороший день выдавали по 300-400 книг, а сейчас 50 — уже хорошо.

Получается, в какие годы вы сидели на этом посту?

— С 1996-го до 2001-го. Затем мне предложили стать переплётчиком — за большую зарплату и месячную стажировку в Российской национальной библиотеке в Петербурге. Я там попал в очень хорошие руки — к заведующей федеральным центром консервации и реставрации. Она была одним из инициаторов программы по сохранению книжного наследия: 10 лет государство финансировало обучение молодых специалистов переплёту и реставрации, и я как раз в эту программу краешком влетел. Удалось пообщаться с хорошими международными специалистами. Меня отдали в группу реставраторов. Они меня познакомили с другом — переплётчиком-надомником. Он сначала был у них в штате, а потом его вывели за штат, потому что любой мастер со временем приобретает очень мерзкий характер, и начальнику приходится помнить, что мастер — это мастер, а начальник — всего лишь начальник. В общем, с ним не стали церемониться и предложили дома поработать. Ещё был мастер Пугачёв, военный пенсионер, — вышел на пенсию после того, как летал в Чернобыль и вывозил оттуда людей. После того как они повозили пострадавших и такие грузы, от которых у них дозиметры зашкаливали, он со временем стал единственным, кто остался в живых. Переплётами он баловался смолоду, а на пенсии ему стало нечем заняться, и он это дело освоил вплотную. Стал мастером высокого уровня, хотя никто из моих знакомых о нём не слышал. Ну, это нормальное явление. Переплётчики — в принципе люди неконтактные и замкнутые, наша профессия не способствует общению с людьми.

Ну, по вам такого не скажешь.

— Я много общался с реставраторами, поэтому выбиваюсь из общего ряда. Я немного пользуюсь реставрационными приёмами, но реставратор из меня бы вышел заурядный, у меня нет художественного вкуса. В школе мне по ИЗО ставили тройки, и то из жалости. А если нет чутья, то хорошим реставратором не стать. Да и переплётчиком. Но я выбрал нишу — занимаюсь бытовым переплётом.

А бывают ещё какие-то виды?

— Бывают ещё художественное, там дофигища стилей. Меня хватает только на то, чтобы брать и пробовать некоторые элементы разных стилей. Пойдёт — хорошо, не пойдёт — фиг с ним. Это вообще элемент русской ментальности. Я тут с удивлением узнал, чем отличаются русские от нерусских. Нерусским всегда чего-то не хватает. Русским всегда чего-то не хватает, ну и фиг с ним. Но я много смотрю роликов, примечаю, экспериментирую. Много уловок использую в библиотечных переплётах. В прошлом году я ездил в Москву на семинар, там приезжал испанский мастер и показывал, как делают кожаные переплёты. Любопытный момент: он между делом показал то, что у них называется «архивный форзац». Этот форзац представляет собой тетрадь из чистых листов — минимум четыре листа. Это нужно, потому что первая и последняя тетрадь в блоке больше всего страдает механически. Довольно часто, когда книгу ремонтируешь, с неё достаточно снять две-три тетради в начале блока и две-три тетради в конце.

Кстати, о технологиях — несколько минут назад я забыл спросить у вас, что такое «массовый переплёт», о котором вы упомянули, и почему это плохо?

— Качество таких переплётов очень низкое. Книги делались «на прокол». Любая книга зажимается в приспособу, сверлятся четыре дырки и прошиваются. В корешок уходило сантиметра два бумаги. И книгой было невозможно пользоваться, текст уходил в корешок. Выглядит такое совершенно ужасно. И всё это делается поточным методом. Постепенно мы стали повышать качество переплётов. Правда, было госзадание, которое этому не способствовало. Вот, скажем, сейчас мне положено делать 50 переплётов в месяц. Но ведь есть книги, с которыми можно возиться по две-три недели! Причём это чистое время — а никто ведь не учитывает, если ты не выспался или у тебя температура с насморком. Мне вот, скажем, с утра не работается, а с полудня я начинаю в два раза быстрее и продуктивнее работать.

Но, как мне рассказали, помимо работы, у вас ещё и на хобби время остаётся, а некоторые книги вы делаете для своего удовольствия.

— Делаю, да, у меня накопилось целое портфолио. Я беру текст в интернете, сам его верстаю, распечатываю. Я так сделал много книг, но они на подарки расходятся. Есть и рукописные книги. В самом начале карьеры у меня была проблема — я левша, а для нормальной работы мозга нужно нагружать правую руку дополнительной нагрузкой, и я писал этот текст правой рукой. Вообще, сам я тексты не сочиняю, раньше только стихами баловался.

Ещё, насколько я знаю, у вас есть какое-то увлечение, связанное с Робинзоном Крузо.

— С 16 лет я собираю разные материалы про Робинзонов, и у меня образовалась такая художественная хрестоматия. Это пилотный вариант — он мне не очень понравился, надо переверстать. Таких книг будет штук пять или шесть. Один том посвящён классическим робинзонадам. Концепцию я строил, как в изречении писателя Элиана: «Я очень развлекался, когда прочёл этот рассказ, и сохранил его в памяти из человеколюбивого побуждения развлечь других». Вообще, я собираю такие рассказы, чтобы они были художественными, но с дидактическим элементом. Чтобы было что-то, что учит человека. А ещё, помимо этого, в свободное время я сам делаю мраморную бумагу. Разводишь акриловые краски водой, добавляешь мыло. Мыло нужно чистое — я сходил в клуб мыловаров, взял основу для жидкого мыла, чище ничего не придумать. Такая бумага идёт на обложки и форзацы.