«Шрифт Брайля попросту не нужен»

Я ничем не отличаюсь от любого другого незрячего: то, что для вас просто речь, для меня — целый спектр интонационных переливов, которые я очень тонко чувствую. Если человек фальшиво говорит, это соответствует тем или иным мимическим реакциям, определённой моторике тела. Чётко чувствуется — искренен ли человек перед камерой. Люди, которые не привыкли со мной работать, этому удивлялись. Я чётко знаю, что в кадре. Это основная задача: простроить картинку так, какова она в моей голове. По звуку. И интуитивно. Бывает, что мы с монтажёром сидим, он монтирует сцену и мы начинаем работать. Дальше происходит погружение вплоть до того, что я указываю ему количество кадров в переходах от сцены к сцене.

Александр Монтов, из выступления на пресс-конференции

— У меня всегда спрашивают: как вы снимаете и монтируете кино, если вы ничего не видите?

Это тоже любопытно, но начнём с другого: кино как таковым вы давно занимаетесь?

— Я всегда снимал для своего удовольствия. Снимал и монтировал, в те годы это было сложно, не было цифровых камер. Ещё я занимался компьютерной графикой, было такое хобби. К тому же это хорошая школа постановки кадра, озвучания, монтажа. Ведь, если делаешь виртуальную сцену, всё равно начинаешь с постановки камеры и света. Делал всё потихоньку. Тогда не было хороших источников, была сеть «фидо», я выписывал какие-то книги в середине девяностых из Питера.

Вы ослепли девять лет назад, но вплотную заниматься режиссурой стали шесть лет назад. Как вы восстанавливались и как за такой относительно короткий срок снова смогли взяться за съёмки?

— А вы фильм «Другие люди» смотрели? Он идёт всего 16 минут. Я там как раз об этом рассказываю.

Мы включим его в интервью, но не факт, что все читатели его посмотрят. Поэтому всё же интересно, что происходило с вами за те три года — от потери зрения до начала режиссёрской карьеры.

— Даже за два года. Первые опыты у меня были ещё в 2009 году, после них я и решил снять кино. Самый первый опыт съёмок вслепую — небольшой ролик про силовой экстрим. Мы просто собрались с приятелями и снимали всё это на устаревшую камеру. Это был первый опыт, когда мне пришлось в моей голове полностью построить, снять и смонтировать видеоряд. Прямо на съёмках я ставил свет, говорил, где включаем галогенки, где подсвечиваем сбоку. Это не расценивалось нами как профессиональная съёмка, мы просто дурачились. Я в этом ролике держу два мотоцикла, которые пытаются меня разорвать. Этот момент переснят в фильме «День», но там мы сняли всё более красиво.

Вообще в вашей фильмографии сейчас много работ?

— Да не очень. Были бы деньги — она была бы объёмнее. Второй опыт съёмки называется «Хорёк». Там я делал постановочные кадры, подставлял хорьку еду, чтобы он её воровал, бегал за ним, отслеживая его по звуку. «ВКонтакте» есть этот ролик — «Хорёк Мотька отжигает».

Ну, а что касается фильма «День», который вы представляете в «Премьере»? Было бы глупо просить вас его пересказать, но вы указываете, что он основан на реальных событиях: могли бы вы рассказать о судьбах тех людей, которые стали прототипами героев?

— Один из них — Сергей Филатов, руководитель региональной организации инвалидов по зрению в Сургуте. Другой — молодой парень Виталий Тереш, член олимпийской сборной. Ему был 21 год, когда он ослеп. На его примере в фильме проходит драматическая линия. Мы с Сергеем — два матёрых, состоявшихся слепых, а он ещё только учится жить по-новому, его ещё беспокоит его состояние. Поскольку русские на войне своих не бросают, мы его поддерживаем — где-то по-дружески, где-то жёстко, в виде шоковой терапии, заставляем его, как Мюнхгаузена, вытянуть самого себя из болота.

Нужно, чтобы на местных каналах были какие-то анонсы тех же кинопоказов: «Дорогие незрячие, приходите по такому-то адресу за тем-то и тем-то». Ведь в каждом городе есть свои телеканалы, по закону они обязаны какую-то часть времени выделять под социальную рекламу. Я много езжу по стране, но я такого пока нигде не встречал. Такое если и происходит, то шёпотом, из уст в уста. Может, незрячие и пришли бы, но просто не знают, что их ждут.

Александр Монтов, из выступления на пресс-конференции

Вы рассказывали, что, когда приходите на киносеансы для слабовидящих как зритель, часто можете оказаться один в зале. Что становится причиной этому — недостаток информации, психологические проблемы?

— Всё вместе. Посмотрите всё-таки фильм «Другие люди» — шесть лет назад он нашумел в фестивальной среде. Его направили на международный фестиваль по правам человека «Сталкер». Но меня там отшили. Фильм отказались принимать. Мне объяснили, что это тематика для инвалидов, а для них есть свой фестиваль, туда и направили. Не без скандала, но мы всё же продавили его во внеконкурсную программу. Меня это только позабавило: выходит, что фестиваль по правам человека эти права злостно нарушает. Потом был фильм «День». Я в нём прямо сказал, цитирую дословно: «Большинство инвалидов — это нытики с комплексом иждивенцев, считающих, что им все обязаны». Это правда, но правду порой не любят. Мне и морду хотели набить за такие слова. Я посмеивался: хотите набить, так набейте. Сама по себе эта бурная рефлексия говорит о том, что я попал в яблочко. Я там и паралимпийский спорт клоунадой называю. И говорю, что Брайль не нужен.

Ну, это уж совсем непонятно — в каком смысле «не нужен»?

— В прямом. Ну, не нужен он. Различного рода организации, которые занимаются слепыми (ох, сейчас ещё одну гранату закину в болото!), получают огромные деньги под соответствующие программы. При этом оглянитесь вокруг — вы много видите всего на Брайле? Если бы существовала регулярная, разная и интересная периодика на Брайле, если бы Брайлем был подписан каждый ценник в магазине... Но ничего этого нет. В обычной жизни, в практическом применении он абсолютно не нужен. Кроме того, технологии не стоят на месте. Когда Брайль придумал этот шрифт — это было актуально. Но сейчас прогрессивные технологии, интернет, ноутбуки. Если я не нахожу книгу в аудиоформате, я скачиваю текст и через специальное приложение слушаю его. А любая книжонка на Брайле — талмуд из тяжёлых картонок. Можно ведь просто включить диктофон, если надо что-то законспектировать. Я отлично отучился шесть лет в университете без всякого Брайля.

Но ведь тут всё та же проблема недостатка информации — про современные технологии в этой сфере знают ещё меньше людей, чем про шрифт Брайля.

— Очень многие знают. Они давно существуют, ничего в этом такого нет. Я в своих фильмах популяризирую этот момент. В фильме «День» мы не отличаемся от обычных зрячих людей, просто не видим. Да и по жизни я отношусь к своей слепоте обычно — слепой и слепой. У кого-то радикулит, у кого-то геморрой, у кого-то глаза не видят. Для меня это давно не стресс-фактор. В фильме я пытаюсь стереть эту грань. Я принципиально не хочу заявляться на кинофестивали для инвалидов. У всех фильмов про инвалидов одна и та же структура — сопли с сахаром. «Мы бедные, несчастные, но мы не сдаёмся. Но мы бедные. Но не сдаёмся». Возникает этот комплекс. Я ведь ещё до того, как стал слепым, задумался: одни и те же люди в одном посте в интернете пишут манифесты о том, что они такие же, как все, а в другом — плачутся, что им на ногу наступили. А ведь нужно определиться: или ты как все, или бедный инвалид, которого все обижают. Со временем начинаешь понимать, что для многих это всего лишь приспособленческая позиция.

Вся наша конференция строится вокруг одного вопроса: что мы делаем для слепых людей? Но это палка о двух концах. Можно сколько угодно встречать слепых хлебом-солью, но, если человек не хочет подняться с дивана, ему в этом никто не поможет. Почему-то никто не говорит о том, что делать нужно не только для слепых — что сами слепые должны что-то делать. Девять лет назад я полностью потерял зрение. Я не владею шрифтом Брайля, я ничего не понимаю в той жёлтой тактильной плитке, которой выложили всю Москву. Это не мешает мне ориентироваться и абсолютно нормально жить, у меня в Москве своя киностудия, я снимаю кино. И не потому, что я такой молодец, — это может любой слепой. А потому, что надо начинать с себя, а уже потом требовать от окружающих что-то. Более того — я в некоторой степени против этого. Однако я очень благодарен людям, которые что-то делают в этой сфере, и порой делают вопреки, — я знаю это, потому что очень плотно занимался проблемой доступной среды. Если говорить проще: слава богу, к счастью, это мир здоровых людей, а не мир колясочников и слепых. И этот мир не только должен что-то постоянно давать инвалидам, зачастую формируя в них иждивенческую позицию, — они сами должны что-то делать. Чтобы люди с ограниченными возможностями чувствовали себя полноценными, они должны адаптироваться к этому миру, а не пытаться его прогнуть под себя. Остаётся надеяться, что в нашей стране будет уделяться больше внимания образовательной деятельности. Программа «Доступная среда» сделала своё хорошее дело. Когда я ослеп девять лет назад, на меня смотрели в магазине как на инопланетянина. Сейчас всё это популяризуется, жить стало проще. Но более важен всё равно человеческий фактор. Возможно, правильнее нанять волонтёра, чем раздолбить всё здание и за бешеные деньги выложить полы шероховатой тактильной плиткой. Которую я даже искать не буду, потому что мне это дискомфортно. Так что, я считаю, незрячие люди должны заниматься самообразованием и социализироваться.

Александр Монтов, из выступления на пресс-конференции